Ольга Малышева, специально для Власти

Режиссёр Фархад Молдагали поставил пьесу драматурга Ивана Вырыпаева «Иранская конференция». Спектакль стал уже третьим в Алматы по этому материалу, но впервые текст зазвучал на казахском языке.

«Иранскую конференцию» четыре года назад поставила в театре «Бата» его основательница Вероника Насальская – это была работа, наполненная музыкой и переодеваниями, творческий акт со множеством украшений, при этом без излишеств. Вторая попытка была в «Трансформе» год назад у российского режиссёра Николая Бермана, про которого потом шутили, что он поставил спектакль про бункер в бункере («Блонди» в арт-убежище «Бункер») и про конференцию в конференц-зале (эта «Иранская конференция» прошла в университете AlmaU).

Ни один из этих спектаклей сегодня уже не идёт, зато текст Вырыпаева на казахский язык перевел драматург и прозаик Алишер Рахат. Так «Иранская конференция» вернулась на сцену снова и обзавелась суперзвездным составом: режиссёром стал самый титулованный постановщик из новой театральной волны Фархад Молдагали, а на сцену вышли девять артистов, известных всем по работам в кино и театре: Нургиса Куанышбайулы, Асан Мажит, Ерлан Билал, Дархан Сулейменов, Акбота Рахат, Самал Еслямова, Еркебулан Дайыров, Сагызбай Карабалин и Зарина Кармен.

Пьеса «Иранская конференция» по форме представляет собой то же, что и по названию: это девять идущих друг за другом монологов-докладов персонажей, которые участвуют в обсуждении «иранской проблемы». Конференция проходит в Копенгагене, почти все её участники (за исключением иранской поэтессы Шырын Ширази) – датские учёные или общественные деятели. И тут уже неизбежно противостояние: когда восточный уклад жизни обсуждают на западе, в этом всегда есть оттенок если не снисхождения, то точно отчуждения.

Независимый театр Şam, основанный год назад актёрами Еркебуланом Дайыровым и Асаном Мажитом и режиссёром Фархадом Молдагали, взял материал очень вовремя – тема ислама и исламизации в отечественных медиа снова одна из самых заметных. Создатели спектакля «Иран конференциясы» до премьеры говорили в интервью о вопросе ношения хиджабов в школах, а на самом показе по залу рассаживались женщины в чёрных никабах. И только когда трое из них ненадолго собрались вместе где-то возле входа, стало понятно, что это такой режиссёрский приём. Но эффект «подсадных» зрительниц сработал, хотя никакого особенного действия им назначено не было: они просто демонстративно существовали.

Об «Иран конференциясы» не слишком хочется рассказывать как о тексте или дискурсе. Здесь автор наделяет каждого своего персонажа словоохотливостью, и в принципе для режиссёра задача непростая – облачить пьесу в какую бы то ни было форму: кажется, что произведение и так уже самодостаточно, его можно просто прочесть дома или в крайнем случае представить как актёрскую читку. Но Молдагали как режиссёр очень трепетно относится к форме, больше того, он любитель именно что больших, монументальных форм. Поэтому герметичная история, происходящая просто в конференц-зале университета – для него интересный челлендж.

Это удивительно, но работа с масштабом на самом деле удалась, и это – главная удача и особенность спектакля. Премьерные показы «Иран конференциясы» шли на сцене театра «Алатау», зал которого вмещает более 700 зрителей.

Декорация спектакля лаконична: две узкие боковые панели и одна фронтальная, по высоте и ширине сцены. Девять стульев, кафедра, микрофон – все по букве драматурга. Но каждое выступление сопровождается видеопроекцией, когда на крупный план выходит лицо докладчика и лица его коллег, участвующих в конференции. Все это происходит в реальном времени: изображение транслируется с трёх камер, расположенных у сцены. За видео в спектакле отвечает режиссёр и видеохудожник Дмитрий Соболев (иронично, что в «Иранской конференции» в «Трансформе» он участвовал в качестве актёра), который фактически выполняет работу режиссёра прямого эфира, переключая планы и ловя удачные моменты.

И вот здесь, во взаимозависимости общего театрального плана и крупного «телевизионного» рождается самая сложная задача – актёрская. Существовать каждому из находящихся на сцене нужно так, чтобы, с одной стороны не потеряться на сцене в условиях огромного зала, с другой – выглядеть на крупных планах так, чтобы это не стало заметным преувеличением. В этом балансе рождаются образы героев – их внутренних переживаний, нюансов взаимоотношений друг с другом, где каждый мелкий жест имеет большое значение.

Все это раскрывается последовательно и тщательно, ярче всего – в истории Астрид Петерсон (Акбота Рахат) и Густава Йенсена (Еркебулан Дайыров), про которых только во второй половине действия озвучивается, что они бывшие муж и жена. Но к этому открытию режиссёр подводит публику заранее через множество мелких подробностей. На языке тела существует и Дархан Сулейменов, который в роли Магнуса Томсена становится в какой-то момент контрапунктом. И здесь выделять можно буквально каждого: как ровно держится Асан Мажит, как перебирает пальцы Зарина Кармен, как протирает глаза платком Сагызбай Карабалин. В общем, это все так, как будто смотришь и кино, и театр одновременно.

И ещё про визуальное впечатление. Этот спектакль выглядит лаконично и дорого. Не в смысле лубочно «дорого-богато», а именно что очень стильно. Образы персонажей подчеркнуты костюмами (над ними работала столичная художница Алма Сырбаева), в которых важна каждая деталь вплоть до ремней, очков и носков.

Видео, сценография, костюмы, актёрские акценты – это все работает на атмосферу спектакля. Атмосфера здесь – не про конференцию, она про более глубокие смыслы, про внутренние переживания и противоречивое отношение к теме – со стороны персонажей, авторов, публики.

Погружению способствует музыка, которую для спектакля написала композитор Фати Бесолти, она буквально врывается в действие, перетягивая на себя все внимание. И особенно – в том финале, что придумал Фархад Молдагали. В этом финале Зарина Кармен читает стихи своей персонажки Шырын Ширази на персидском языке. Это стихи о любви, и режиссёр оставляет героиню наедине со своими чувствами уже после того, как «официально» конференция окончена. Эта сцена настолько пронзительная и протяжная, что любое лишнее движение в ней может показаться суетой. Но актриса посылает месседж очень точно: и когда она говорит о любви, и когда молчит о ней.

Потому что единственный подходящий общий знаменатель в разговоре о боге – это то, что бог есть любовь.