Выход сериала на экраны планируется к Хеллоуину. Исполнитель главной роли Куантай Абдимади рассказал о съемочном процессе много интерес­ного и… страшного.

Куантай — молодой актёр с российским образованием, огромной харизмой, хорошим списком ролей в сериалах, но эта главная роль у него первая. И пришла в его жизнь она не просто. Сначала было почти случайное попадание в фильмы к режиссёру Адильхану ЕРЖАНОВУ, а потом…

- Это был очень тяжелый для меня момент, — рассказывает Куантай, — ушел из жизни папа. Я как раз был в ауле, проводил 40 дней после ухода отца, когда мне прислали сценарий новой роли. Режиссёр хотел побыст­рее встретиться, просил прочитать, но, конечно, мне было не до того. Поэтому я буквально по дороге домой ночью прочитал несколько сцен. Помню, насколько мне стало страшно. Казалось, что в машине со мной кто-то есть, я даже останавливался на трассе и выходил. Тогда подумал, что, если мне так страшно читать это, значит, действительно сценарий классный. С одной стороны, я был совершенно потерян после ухода отца, с другой — понимал, что надо уйти с головой в работу.

Герой Куантая — следователь. Актёру вообще везёт на брутальных плохишей. Вот и в этот раз надо сделать выбор — оставаться человеком или идти другим путём. Вся та мистика, которая происходит на экране, словно вытас­кивает внутренние кошмары, и непонятно, где заканчивается психология и начинается ужастик. Даже водитель съемочной группы как-то признался режиссёру, что через неделю работы в проекте, только наблюдая со стороны, что происходит на съемочной площадке, он перестал нормально спать ночами.

- Чем пугали съемочную группу? Уже появлялись где-то фотографии, на которых вы перемазаны кровью, словно её пили.

— И кровь пил, и сырое мясо ел. Ну, по крайней мере делал вид, что кусаю. Сырое сердце облили искусственной кровью, постарались продезинфицировать это, и я на камеру делал вид, что кусаю и ем. Потом крупно брали кадр, где вместо сердца уже хлеб, пропитанный искусственной кровью, но оператор не смог снимать сцену. Говорил, что я так отвратительно жую, что он не может сдержать рвотные позывы. В итоге мы настроили кадр, я работал на камеру, а оператор стоял в стороне отвернувшись. В другой сцене я ел вареное сердце, но у него был такой специфический запах, что это оказалось ещё хуже. Я просто понял, что второго дубля сделать не смогу и надо все снимать сразу. Меня ещё несколько дней преследовал этот специфический запах. Так что вампиром мне не быть.

- Что было самое трудное?

- Холод. Мне всё время было холодно. Дело в том, что костюм мы выбирали, когда было ещё тепло: кожаная косуха, майка под ней. Но в степи при пронизывающем ветре такая одежда совсем не спасала, а снимали мы в Куртах. Менять что-то было поздно. Мне пытались утеплить куртку верблюжь­ей шерстью, я принимал витамины, настраивался, что нельзя болеть, и в итоге, как только стало ясно, что проект закончен, я слег с фронтитом и три дня просто не мог встать.

Вообще, трудностей было так много, что сейчас думаю: наверное, я не хотел бы ещё раз пережить это. Например, в каких-то сценах надо было ходить с накладкой, имитирующей вампирские клыки. А говорить с ними невозможно, надо приспособиться, поэтому я тренировался дома в те редкие моменты, когда там бывал.

В те дни, когда я снимался со специальными линзами, меня привозили пораньше. Оказалось, что мне очень сложно вставлять линзы, на это каждый раз уходило по полчаса. И потом работать на ветру, под софитами тоже было трудно. Я порой просил разрешения просто посидеть какое-то время в темноте с закрытыми глазами.

С когтями тоже было не просто — приклеенные на профессиональные материалы, они не держались. В итоге мы стали лепить их на… суперклей. После съемок, чтобы убрать эти накладные когти, приходилось делать ванночку с горячей водой с солью, а потом оттирать специальной пастой. Вот поэтому я говорю, что это был прекрасный опыт работы и проект, который открыл мне многое, но я не хотел бы повторить все это.

- Вы как-то сказали, что и в уходе отца видите мистику.

- Наверное, да. У меня иногда такое ощущение, что он словно пожерт­вовал собой, чтобы открыть мне какие-то дороги: многое стало складываться, буквально поперло, появились очень интересные предложения, изменился мой внутренний мир, это замечают и окружающие. Может быть, просто я повзрослел и изменился. Папа всегда был моим первым продюсером — человеком, который в меня верил и поддерживал. Для аульного мальчика после 9-го класса поступить на актёрское не самая типичная ситуация. И когда я решил уехать учиться в Россию, папа попросил даже несколько дней на размышление, не мог сразу дать согласие, но в итоге понял меня.

У меня всегда была мечта, чтобы имя папы зазвучало через мои работы, я же его единственный сын. Сериалы и фильмы с моим участием он смотрел, а вот в театре видел меня только в одном спектакле, посвященном Батыру. На остальные я его не звал, предполагал, что ARTиШОК, где я работаю, слишком экспериментальный для его восприятия.

- Он был доволен тем, что вы предстали в образе Батырхана ШУКЕНОВА?

- Очень, и он мне сильно помог. Дело в том, что спектакль рож­дался очень тяжело. Всё время появлялись какие-то препятствия, которые физически не давали его выпустить. Я пожаловался на это папе, и он тогда сказал важную вещь, что надо было бы сходить на могилу к Батырхану, попросить его разрешения на такую работу. Что я и сделал на следующий день. И вот тогда все пошло гораздо легче. Так что мистики в моей жизни хватало ещё и до сказок. Хотя я в отличие от многих актёров не переодеваюсь на Хеллоуин, не особо интересуюсь всей этой темой.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы